Месяц Сентябрь 2024 год!
"Среди зонтов, песка и медуз" из рассказа-тройки "Жалко"
Море лениво накатывало на песчаную береговую полосу, изредка вздыхая волнами, будто было чем‑то несказанно расстроено. Расстраивался вместе с чуть зеленоватой водой и я. В этот период времени здесь на Азове должен был быть шторм, да какой шторм: волны весело бьются о берег, накрывая с головой резвящихся на отмели отдыхающих туристов, вода тёплая, как парное молоко, пусть и грязноватая – обрывки непонятной растительности вперемешку с песком, но тёплая. Ради подобных ощущений мы проделали стокилометровый путь с побережья Чёрного моря, из Анапы, на побережье Азовского моря. Этот «марш‑бросок» осуществлялся нами последние годы регулярно, раз в приезд на летний отдых. Он превратился в особый ритуал, который позволял попрыгать на волнах, а затем ещё долго ощущать ту самую незабываемую морскую качку, которую запоминало тело, и радостные прыжки хорошего настроения где‑то там, в груди. Но, как говорится, «не всё коту масленица, будет и великий пост», и в этот год выезд на Азовское побережье совпал с тихой погодой, близкой к штилю. Мы глядели на море и, разводя руками, задавались вопросом: «Куда делись волны?»
Поджидала здесь в воде и другая неприятность – откуда ни возьмись приплыли медузы. Откуда они приплыли, в целом, было понятно – их путь, так же как и наш, лежал из акватории Чёрного моря, однако, объяснения поведению морских обитателей не мог найти никто. Местные экологи записали это в аномалии. Таким образом, немногочисленные посетители морского побережья в столь ранний час могли погрузиться в море лишь на короткое время, а затем, когда вокруг них образовывался слой из разнокалиберных шапок бледного белого или бледного серого цвета с синими поясками по краям, стремительно ретировались на берег. Ретировались на берег вслед за туристами и медузы – их в большом количестве выносило на песок море, заставляя там погибать под плавящими лучами солнца, одиноко и в то же время радостно светившего с голубого небосвода. В подобных условиях отдыхающие больше уделяли времени загару, нежели купанию. Также поступили и мы.
Стоял, будто коромыслом, над плечами и головой летний зной, над морем вдалеке висел мар. Чуть в глубине пляжа в нескольких десятках метров от воды на раскалённом песке группой деревянных грибных шапок теснились зонтики, сплошь занятые людьми и их вещами – сумками, полотенцами, одеждой. Люди отчасти скрывались в тени, отчасти вылезали на солнце, чтобы затем, прогрев тело и кости, обратно уйти в тень спасительной «деревяшки». Вещи оставались недвижимы, в большинстве случаев заменяя табличку с надписью: «Занято», что появляется в ряде публичных мест красной надписью на белом фоне.
Я, стоя в тени одной из таких «деревяшек», смотрел дальше в глубину пляжа на ряд деревянных скамеек, расположенных за группой зонтиков. На одной из этих скамеек, подставив солнцу торс, плечи, лицо, голову и шею сидел мужчина, лет сорока – сорока пяти, «не мальчик, но муж». Его брутальная внешность приковывала к себе взгляд, таким образом, как приковывают к себе взгляд зелёные, синие, розовые женские волосы, отсутствие рук и (или) ног у человека и животных, шрамы, на конечностях и лице и прочие подобные вещи. Руки средних размеров, начиная от плеч и заканчивая запястьями, были полностью покрыты татуажем. Мужик был «забит» на каждый сантиметр его верхних конечностей, причём цветные рисунки лежали на коже в смеси с однотонными, выполненными либо синей, либо чёрной пастой. Второй точкой притяжения внимания служило лицо, которое было покрыто густой черной бородой, спускавшейся обильным водопадом, аж до верхней части груди. Растительность насквозь пронизывали капли седины. Борода была явно «рокерская». Поповича за руки, больше похожие на галерею искусств, давно бы уже выпороли.
Мы с Иришей, моей супругой, загорали в вертикальном положении – есть такой способ. Её волосы были завязаны в аккуратный хвост. Аккуратный, насколько это позволяла вода, солнце и морская соль. Как известно в южных условиях волосы начинают медленно, но верно становиться непослушными, от слова «совершенно», но это придаёт им свою привлекательную неповторимость. Мне хотелось ей улыбаться, мне всё время хочется ей улыбаться – виной тому невидимая пружинка, что сидит в левой стороне моей груди и счастливо скачет.
– Ты чего? – спросила Ириша, заметив мой интерес к «бородачу».
Я, разморенный низким южным солнцем, вальяжно кивнув головой в сторону скамеек, проговорил, в очередной раз раскрыв свою улыбку:
– Привлекательная личность.
«Привлекательная личность» также заметила мой интерес к нему и неодобрительно стала поглядывать в нашу сторону. Оценив, насколько я был жалок в его глазах – ни бороды, ни татуажа, «рокер» быстро успокоился и продолжил равнодушно жариться под солнечными лучами.
– Пи‑рож‑ки, че‑бу‑ре‑ки, бе‑ля‑ши, – разнёсся над пляжем протяжный скрипучий старческий голос, будто заголосила, запела, завыла шотландская волынка. Отдыхающие встрепенулись. Все, кто бывал на побережье Азовского и Чёрного морей, прекрасно осведомлены, насколько долгожданными бывают подобные кудесники, взывающие будто бы откуда то из другого измерения о своих кулинарных шедеврах. А ещё интересней становятся они, когда ко всему вышеперечисленному меню прибавляются трубочки с кремом, кукуруза и прочая снедь. На этот раз в роли кудесника выступала бабушка, высохшая и испечённая, как и её вкусности, которые она несла в плетёной корзине, покрытой плотным кухонным полотенцем, с вышитыми на нём красными маками, под всё тем же южным солнцем. Голову старушки покрывал белый платок с витиеватыми узорами, завязанный в виде косынки. Тело и желтеющие загорелые руки прятались под бледно‑голубым длинным платьем, на которое сверху аккуратно был надет плотный тёмно‑синий фартук. Кудесница брела со своей ношей с крымской стороны. Она медленно и уверенно приближалась к нам, изредка останавливаясь рядом с туристами, попадавшимися у неё на пути, дабы перекинуться с ними парой фраз и предложить свои нехитрые «печёности». Расстояние между нами сокращалось.
– Будешь пирожки? – повернулся я к Ирише, выждав паузу после появления бабушки на горизонте.
– Ой, я что‑то не хочу, – покачала головой в ответ она.
Меж тем, первый объект, на котором остановилось моё внимание, встретился со вторым объектом, на котором также остановилось моё внимание. Эту встречу можно было бы охарактеризовать известными строчками: «Они сошлись, как лёд и пламень…», а дальше продолжить: «И разошлись, как в море корабли…»
– Бери пирожки, милый, – всё тем же скрипучим голосом пела бабкина волынка.
Милый хлопал себя по отвисающему пивному животу, который ещё более выделялся на его мощном теле из‑за того, что «бородач» находился в положении сидя, и отвечал кудеснице:
– Не, бабка, мне не надо! – громыхая басом и растягивая слова, как будто выводил русскую народную.
Кудесница продолжала навязывать свой мотив и свой товар:
– Такой агрегат, милый, нужно кормить и кормить, – тыкала она ладонью в сторону живота, – Пирожки вкусные, румяные, с корочкой. Бери пирожки, милый!
– Не, бабка, – ещё раз отрицательно покачал головой «рокер».
Разуверившись в своих попытках попотчевать привередливого туриста продукцией собственного производства с одной стороны, и дабы не быть особо навязчивой с другой стороны, кудесница перешла в наступление на образ «бородача».
– Что за дело милый? – выспрашивала она, – Разукрасил руки свои словно новогодний киоск. Что за дело такое?
Мужик был настроен миролюбиво.
– Хорошее дело, бабка! – пробубнил он в ответ.
– Хорошее, но Богу не угодное, – продолжала наступление она, – от дьявола дело сё.
– Нет… Хорошее дело, – всё также уверенно стоял грудью на защите своих татуировок «бородач».
Они в любом случае бы остались каждый при своём мнении. Обе стороны это, так или иначе, понимали. Полемика между ними была такой же вялой, как и тела отдыхающих, разморенных солнцем, уходящим в зенит.
Бабушка не решилась идти на долгий приступ и, поэтому, выслушав вторичный мало изменившийся довод «рокера», отступила.
Кудесница, махнув рукой на всё оставшееся позади, продолжила свой путь вдоль моря, лишь покачав головой на заявления татуированного. Мы с Иришей проводили её сгорбленную дряхлую фигуру, медленно отмеряющую шаги по песку, среди зонтов, туристов, песка, камней и медуз. «Пи‑рож‑ки, че‑бу‑ре‑ки, бе‑ля‑ши», – всё также неслась над пляжем, над морем, под солнцем скрипучая нота волынки.
– На самом деле она права, – кивнула головой Ириша, в сторону удалявшейся женщины, – сказано же: «не делайте на теле вашем нарезов и не выстригайте волос над глазами вашими».
Я слегка кивнул головой, согласившись с ней.
Мне было жалко бабулечку, её удаляющийся образ. Жалко, потому что, славно потрудившись в дни своей молодости и зрелости для народа и государства, она, так же как и тысячи, миллионы таких же бабушек и дедушек вынуждена еле сводить концы с концами, заменяя тем самым спокойную достойную старость на выживание.
Милая бабушка, я, со всей душой, купил бы у Вас все пирожки, которые Вы предлагали туристам. Я бы стал покупать у Вас все пирожки, которые Вы готовите. Но это не поменяет сути дела. Я прекрасно знаю причины, которые побуждают Вас, это делать. В детстве я, как и все мои соотечественники, наблюдал их собственными глазами – теперь пришли результаты тех событий из прошлого времени и больно бьют по настоящему. Будут ли они бить по будущему? Думаю, на этот вопрос найдётся свой утвердительный ответ, и те же самые тысячи, миллионы новых дедушек и бабушек будут брести по пляжу с корзинами в руках, торговать вербой, носочками и шарфами на остановках городского транспорта и у выходов из метро, а стражи порядка со строгими лицами, в свою очередь, будут их гнать оттуда. Мне кажется, что это тупик, и именно в этот самый тупик на всех парах мчится наш поезд.
